«На моем месте». Рассказ модели, которая выжила после аварии

Как ей это удалось? Откуда появилось чувство, что авария произошла не в качестве наказания за что-то, а для чего-то? Как изменилась хрупкая длинноногая блондинка, оказавшись в столь драматичных обстоятельствах?

Об этом рассказывает сама Женя в книге «На моем месте. История одного перелома» (издательство «Индивидуум»), которую ей помогала писать журналистка Анастасия Чуковская. «Новый очаг» публикует фрагмент книги.

...Очнулась я день на третий. Горло что-то сжимает, в носу щекотно, я в трубках, катетерах, ко мне подключены какие-то аппараты, датчики, капельницы. Первым желанием было немедленно все вытащить. Голова поворачивалась с трудом, у меня даже приподняться не получилось. Я могла только протянуть одну руку к другой. Я пыталась пальцами оторвать пластыри и вытащить из руки какую-то штуковину. Я не чувствовала своего тела ниже пояса.

Где мои ноги? Когда меня развяжут, надо обязательно себя ощупать, решила я. Рядом были люди, но я никого не видела, не могла представить, кто они. Пищали аппараты. Я могла ориентироваться только по звукам и по теням на потолке. Я поняла только, что я в реанимации, ко мне никого не пускают. Мне никто ничего не объяснял. Сколько дней я здесь? Еще февраль?

Я открывала глаза и видела трещины на потолке. Я закрывала глаза и видела те же трещины. Меня на железной каталке возили на физиопроцедуры и в барокамеру. Под лязг железа я изучила все потолки своего этажа. Каталка помещалась только в грузовой лифт. Медсестры со свистом меня завозили в него, непременно ударяя о стену той частью каталки, где была моя голова. Этого можно было избежать, если продолжать катить меня вперед ногами, но это же суеверие: «Так покойников возят, а ты пока живая, так что это мы для тебя стараемся, скажи спасибо».

Уже тогда я узнала, что мои ноги все-таки целы. Просто я их не чувствую, не могу ими управлять. Их как будто и нет вовсе.

Собраться с мыслями я могла только ночью, когда меня оставляли одну. Тогда я, наконец, могла поплакать — так, чтобы никто из родных не видел. За что мне это? Что я сделала не так? Это потому, что я заносчивая, да? Это все моя гордыня? Это чья-то зависть? Может, я хвасталась? Жених, модельная карьера, dolce vita, обязательно все было выставлять напоказ? Думала, весь мир будет у твоих ног, вот посмотри, где теперь твои ноги? Получила по заслугам?

Пришла весна. Я не умерла. Меня часто навещали. И все-таки я срывалась. Меня выводило из себя то, что предстоит еще несколько месяцев ждать следующую операцию, что я завишу от того, когда пришлют пресловутые титановые пластины из Америки (тогда, в 2006-м, они стоили 200 тысяч рублей), когда ответят из больницы в Москве, — все надо было самим организовывать. Мне иногда казалось, что это просто страшный сон, я сейчас проснусь — и все будет по-прежнему. Мне надо просто подождать. А потом еще подождать. И еще. В начале лета из Америки приехала моя новая запчасть, и меня на скорой повезли в Москву.

Мне в палату прикатили коляску. Неужели должна в нее сесть? Но я почувствовала облегчение, когда первый раз оказалась в ней, наконец, сменились декорации, я теперь видела не только потолок и жуткие лампы. Я могла осмотреться.

— Ну что, Жень, может, сходим куда-нибудь прогуляться? Тут недалеко Ваганьковское кладбище.

— Да, мам, отличный вариант. Я полгода света белого не видела и вот начну с кладбища. Давай как-нибудь в другой раз?

— Ты зря! Я уже там была, мне понравилось. Красиво, спокойно.

Мне уже 21 год, а я не могу самостоятельно почистить зубы. Да что там — я даже не могу понять, хочу ли я в туалет. После первого же реабилитационного центра я потребовала, чтобы мама меня больше не сопровождала и оставалась в Воронеже. Я старалась со всем справляться сама — пересаживаться в коляску, готовить, одеваться.

Если привыкнуть к чьей-то постоянной помощи, от нее потом уже не откажешься. Я переживала, что буду обузой для своих родителей. Наверное, я в этом где-то перегибала палку, но зато у мамы освободилось время, она смогла вернуться на работу.

Я понимала, что меня засасывает какая-то трясина. Я не знала, как общаться с теми, кто остался рядом. Люди не знали, как со мной разговаривать, о чем. Да я и сама не знала, что им сказать. Они приезжали и спрашивали: «Ну что, есть прогресс? Что говорят врачи?» С тех пор как я начала ездить по центрам, у меня сменился круг общения. Я могла говорить только с теми, кто пережил то же, что и я.

Только через пять лет после аварии я первый раз поговорила с психологом. Своего первого и единственного психолога Дарью Андреевну я встретила в реабилитационном центре «Преодоление» в Москве. Дарья Андреевна первой заметила, насколько крепко я вжилась в роль героини плаксивых телевизионных сюжетов.

Она мне сказала: «Попробуй не зацикливаться на этом. Не заняться ли тебе чем-нибудь более конкретным? Если ты так хорошо себя ощущаешь в кадре, может, тебе попробовать получить работу на телевидении?» Я была ошарашена таким предложением. Я живу в провинции. Я инвалид. Какая работа на телевидении?

«С вами хочет поговорить помощница Натальи Синдеевой». — «Я не против! А кто такая Наталья Синдеева?» — «Здравствуйте, Евгения, мне только что звонила Наталья, она ехала в машине и услышала концовку программы, она спрашивает, не могли бы вы приехать завтра на кастинг? Это на "Октябре" — там сейчас строится телевизионная студия. Вам надо будет поговорить перед камерой, вы сможете?»

Я подумала: «Странно, какой еще кастинг? Что еще за телеканал? Мне завтра днем уже домой ехать, а у нас еще все магазины не изучены. Мне нужна блузка, не в полоску и не в горошек, чтобы не рябила в кадре, и не белая, а я до сих пор ее не нашла».

Наталья бурно жестикулировала: «Ты прости, что так грязно, но что поделать — мы строим телеканал. Хотим сделать что-то светлое, оптимистичное — мы же сами традиционный телик давно не смотрим. Будем поднимать важные темы, и мне кажется, что ты могла бы нам в этом помочь. Мы чувствуем, что в наших силах менять жизнь к лучшему. Подумай, может, поработаем вместе?»

Я разглядывала Наталью. Вроде женщина прилично одета, на сумасшедшую не похожа.

На слове «концепция» я отключилась, она с такой серьезностью говорила про свой телеканал, что-то про бизнес-модель, про контент — я ничего не понимала. Сама Наталья говорила со мной как ни в чем не бывало. Я поймала себя на мысли, что на меня давно никто не смотрел как на нормального человека. «Женька, привет. Мы готовы запускаться.

— Женька! Срочно беги в монтажку, нужно перезалить твой материал, отрежь концовку, она не подходит.

— Женька! Срочно бери камеру — надо ехать в Красный Крест.

— Женька, иди сюда скорее, мы тебя ждем!

Иди, беги — мне никто не делал никаких скидок. Если все здесь целый день носятся, то и я вместе со всеми.

— Женя, где твой характер? Покажи нам его, мы знаем, что он у тебя о-го-го. Почему мямлишь в камеру? Громче, Женя, громче! Вот так, молодец! Нет, опять куда-то все исчезло. Не слышу тебя, еще раз, с самого начала...

В нашу третью встречу Миша перешел сразу к делу: «Выходи за меня замуж!» — «Ты с ума сошел?» — «Я серьезно сейчас». — «Миша, ты не понимаешь, что значит жениться на женщине с инвалидностью». — «Я вижу тебя, а не твою коляску».

Я не хотела принимать поспешных решений. Мне нравилось, что у нас роман, но мы почему-то действовали друг на друга разрушающе. Я могла вывести Мишу из себя за минуту, не понимая, что я делаю не так.

...Миша снова сказал, что хочет жениться. И как можно скорее, лучше всего в ближайший месяц. «Но зачем так спешить?» «Если мы это не сделаем немедленно, мы этого не сделаем никогда». Слова доктора о том, что я не смогу иметь детей, я запомнила на всю жизнь. Но Миша над этим только смеялся. «Такого не может быть, чтобы у нас с тобой не получилось!» Через два месяца я забеременела. «Вы правда собрались рожать?» — в женской консультации были мной недовольны.

В декрете мне было хорошо. Впервые в жизни мне не надо было никуда бежать, я никуда не опаздывала, наконец-то в моей гонке наступил перерыв. Когда пришла весна, я поняла, что я несколько лет не видела, как распускаются почки на деревьях. А вот мы гуляем с Марусей и смотрим по сторонам. Всюду — жизнь!

Вместе с этим пришло постоянное беспокойство. Первый раз я куда-то выехала без ребенка примерно через месяц после родов и только потому, что причина была уважительная. Я должна была перенять эстафету паралимпийского огня! Я столько готовилась к нашим Олимпиадам, столько репортажей сделала на эту тему, я не могла этого пропустить. Я гордилась, что я тоже к этому причастна. Я должна была пронести факел 100 метров. Факел был тяжелым, хорошо, что мне помогал волонтер — он толкал мою коляску.

...Я скучала по своей безумной работе. На канале меня ждали. Зрители тоже, они писали, что со мной как будто старый «Дождь» вернулся, тот, который действительно Optimistic channel. Главный редактор канала Миша Зыгарь мне тоже говорил: «Женька, скорее возвращайся, а то без тебя пропали все хорошие новости. Сплошная война в эфире!» Мне было приятно, что у зрителей я ассоциируюсь со всем жизнеутверждающим в нашей повестке.

Я готовила марафон по борьбе с лейкозом в прямом эфире, занималась сюжетами и гостями. Ведущей должна была стать Анна Монгайт, но в последний момент она не смогла. Миша Зыгарь поставил меня вместо нее. «Миша, ты что, я не знаю, как сейчас строится эфир!» — «Ну вот и узнаешь!»

Так из корреспондента я превратилась в ведущую. У меня гибкое расписание, я работаю несколько дней в неделю, но с утра и до вечера. А в остальные дни мы с Марусей проводим вместе. Маруся смотрит меня по телевизору. Правда, она меня иногда путает с Аней Монгайт. Для нее все блондинки на экране — это мама.