«Мама, я не могу больше терпеть». Когда ребенок просит помочь ему уйти из жизни
У кровати Бриттани в ее последний день находились муж, отчим и мать, Дебора Зиглер. Штат Орегон в США — один из немногих штатов, где юридически разрешена эвтаназия, самоубийство с посторонней помощью. Семья потратила то немногое время, что отвела болезнь, на подготовку к этому.
После смерти Бриттани ее мама, Дебора Зиглер, написала пронзительные мемуары, в которых рассказала, как ее дочь пришла к этому решению. И как это решение далось семье. Фрагмент из книги «WILD AND PRECIOUS LIFE»:
Мы просыпались по ночам и беседовали с Бриттани об одном и том же. Я пыталась уверить ее, что нужно бороться, но дочь повторяла мне то, что узнала о своей болезни самостоятельно. Мы проиграли битву за мою девочку. Битву надежды с правдой.
Мне была понятна ее злость на свою болезнь и страх перед мучительной смертью. Но куда, черт подери, делись те этапы горя, о которых нам вещают из каждого телевизора: отрицание, торг, апатия? Я хотела сражаться, я хотела чуда. Я решительно отрицала саму возможность сдаться. Мой муж, Гарри, искал врачей по всему свету, мы не собирались просто так отдать нашу Бриттани. — Послушай, мам. Я хочу чтобы ты поняла: у меня в голове гигантская опухоль, которая убьет меня самой ужасной мучительной смертью, какую можно представить, если я не опережу ее. — Никто из врачей не и говорит о том, что ты умрешь мучительно, что ты! — Мне плевать, что они вам говорят, я знаю ВСЮ правду о своей болезни.
Когда она так говорила, меня словно заживо резали ножом по сердцу.
— Разве ты не понимаешь? Ты что-нибудь читала об этом? Они вам не сказали, но это не отменяет фактов. — Милая, мы с Гарри ищем компетентных врачей, и мы заберем тебя из этой больницы, где они не понимают, что делают. — Мне не нужны врачи. Мне нужно успеть переехать в штат Орегон и получить разрешение на эвтаназию. У меня мало времени, пожалуйста, не спорь со мною, мамуль.
Я не знала, что ответить. Бриттани продолжала: — Обещай, что ты не позволишь мне страдать, мам. Пожалуйста, не проси меня дожить до того момента, когда я потеряю зрение, слух и способность говорить. У меня голова раскалывается сейчас так, будто взорвется.
Я держала голову дочери в руках и массировала ей точки, пытаясь облегчить боль. — Прогноз очень плохой, мам. Первичный рак встречается очень редко, поэтому его исследования ни в одной стране мира не финансируются. Это приговор. У меня худший вид рака, какой только можно было заполучить.
Я массировала ей шею и молча глотала слезы.
— Ты слышала, что сказал доктор: когда рак перейдет в четвертую стадию, я буду парализована. Я потеряю память и все чувства. Я не смогу ни увидеть тебя, ни понять, кто ты такая. Я перестану быть собой. Я буду чувствовать только боль.
Господи, я все бы отдала, чтобы моей дочери не пришлось произносить это. — Пожалуйста, не дай мне страдать, мам. Помоги мне. У меня самая злокачественная и быстрорастущая опухоль. Мой мозг превратится в кашицу, а слепые глаза будут выпирать из глазниц. Мам, я не хочу умереть ТАК, пожалуйста!
Я понимала, что она говорит правду. Я тоже видела эти фотографии пациентов с повышенным внутричерепным давлением. Я отчетливо представила мою красивую девочку в таком состоянии, и это было невыносимо. Господь Всемогущий, помоги нам всем...
Бриттани сквозь боль сфокусировала взгляд на моем лице: — Мама, обещай. Мне нужно знать, что вы мне поможете, что вы не дадите опухоли убить меня медленно и мучительно. Я посмотрела на нее пристально и старательно выговорила слова, которые не хотели идти у меня из горла: «Обещаю. Я не позволю тебе мучаться. Я сделаю все, что должна сделать». Я пообещала родному ребенку убить его. И я не могла нарушить это обещание, я знала. Я готова была преступить закон, если потребуется, увезти ее в другую страну, что угодно. Я сделаю все, чтобы моя девочка не страдала. Потому что у нее нет другой надежды, кроме меня.
Я погладила дочку по лицу и свернулась клубочком на складном стуле возле кровати. Меня разбудил шепот медсестры в ухо: «Мне очень жаль, что мы беспокоим вас так поздно, но нам нужно перевести вас в другую палату». — Который сейчас час? Бриттани, ты в порядке? Медсестра попыталась меня успокоить: — Да, с ней все хорошо, мы привезли каталку и пакеты, чтобы вы могли собрать ваши вещи.
В один момент благоговейная тишина нейрохирургического отделения сменилась ярким светом коридоров и шумом телевизоров. Нас перевозили в дальнее крыло в общую палату. Страховая отказывалась оплачивать дальнейшее пребывание Бриттани в отдельной палате. И это было красноречивее любых недомолвок врачей. Моя девочка вцепилась в поручни каталки и смотрела на меня, закусив губу. Я шла рядом, придерживая капельницу и сдерживалась, чтобы не завыть в голос. — Мама, помни, ты обещала мне... — Да, родная, я помню. Все будет хорошо. — Нет, мам. Хорошо больше никогда не будет. Просто сделай это...
Через час я позвонила сестре в Орегон и попросила подготовить документы для нашего переезда.
По материалам