Как тринадцатилетняя девочка перевернула представления о Юрском периоде

Девочка пришла в себя, и с тех пор ей, чуть не утерянной навсегда, позволяли многое. Другие малышки с самых малых ногтей возились по хозяйству, помогая матери, и отлучались только поиграть во дворе с подругами. Мэри, одна или с братом по имени Джозеф, бродила, где ей вздумается, чаще всего — по побережью, на котором стоял её дом.

Дети находили много интересного — от вещей, выброшенных бурей, до окаменелостей. Как раз началось развитие палеонтологии, вспыхнул интерес к окаменевшим моллюскам, и находки детей несколько раз купили. Мистер Эннинг, смекнув, что к чему, поставил дело на поток. Поиск окаменелостей стал маленьким семейным бизнесом, который помогал отстраивать их домик после страшных бурь.

Очень быстро каменные ракушки перестали для неё быть просто ракушками. Если учёные знали, как называется какая-нибудь из них, и писали об этом в газетах или книгах, то вскоре знала и Мэри. Ей нравилось знать.

Самые лучшие находки Эннинги делали после оползней, когда рухнувший участок берега открывал целые пласт окаменелостей. Однако вычищать их из породы надо было быстро, пока их не разрушило ветром или новыми оползнями. Работа эта была опасной: иногда оползни начинались прямо во время раскопок. Главное было вовремя убежать со склона.

Когда Мэри было двенадцать, Джозеф нашёл череп ихтиозавра. Сначала дети и учёные, которым передали находку, решили, что это — древний крокодил, но Мэри в поисках остального туловища нашла нечто вроде рыбьего скелета, в точности подходящего по размеру к черепу. Так ихтиозавр был открыт. Шумиха вокруг открытия ихтиозавра только подстегнула интерес Мэри к «каменным ракушкам».

Она настолько была повёрнута на своих раскопках, что посвятила им всю жизнь, так и оставшись старой девой, живущей на берегу. Всё найденное, прежде, чем продать учёным (надо сказать, буквально за копейки), она аккуратно описывала и классифицировала, если название под находку уже существовало. Если не существовало, она ждала, пока учёные его придумают, и записывала.

Так же аккуратно ведя финансовые дела, Мэри сумела к двадцати семи годам купить свой домик, в более безопасном месте, и открыть в нём лавку окаменелостей, моментально породив поговорку «She sells seashells on the seashore» — «Продаёт ракушки на морском берегу», то есть там, где и так всё в ракушках, не ленись подбирать. Ракушки Эннинг, однако, были особенными. Например, домик она смогла купить после находки и продажи первого скелета плезиозавра, который снова понаделал шумихи в научном мире.

Лавка Мэри моментально стала местом паломничества как учёных-палеонтологов, так и любителей. Среди покупателей Эннинг были король Саксонии и множество учёных, вписанных после в историю науки.

В наше время и сама Мэри вошла бы в науку, получив стипендию или хотя бы выступая с лекциями по своим открытиям — а она сделала не только много находок, но и самостоятельных открытий. Но Мэри была женщиной, старой девой, простолюдинкой и к тому же принадлежала к непопулярному религиозному течению. Учёные, которым она передавала копии своих записей, считали, что Эннинг должна быть благодарна уже за то, что они принимают их во внимание. В первой половине девятнадцатого века Англия была не тем местом, где всерьёз за человека считали кого-либо, кроме белого джентльмена (желательно представителя англиканской церкви).

В тридцатых годах девятнадцатого века Мэри чуть не погибла на раскопках из-за оползня. Её верный и уже немолодой тогда пёс Трей умер, не успев убежать со склона, и сама Эннинг избежала смерти снова чудом. Это не заставило учёный мир уважать труд Мэри чуточку больше.

Хотя за консультациями к Эннинг обращались из Британии, Германии и США, и многие при личной встрече удивлялись невероятному объёму познаний и острому уму женщины, только один человек принял в ней настоящее участие.

Президент Геологического общества (которое, конечно, и не подумало принять в свои ряды Эннинг) Генри де ла Беш сделал и продал по зарисовкам Мэри картинки со сценками из жизни морских животных Юрского периода с тем, чтобы отдать ей выручку. Эти деньги ей помогли, но в целом научный мир отделывался от одной из ведущих палеонтологов своего времени грошами, делая потом на её находках и открытиях имена, карьеры и деньги.

В возрасте около сорока лет необыкновенное везение Мэри закончилось. Она заболела раком. Чтобы заглушить боль, Эннинг начала принимать морфий. Её речь стала невнятной, взгляд — рассеянным, и соседи, всегда считавшие Эннинг странной особой, теперь стали приписывать ей и алкоголизм.

Встревоженные друзья Мэри попытались увеличить её доходы, чтобы она могла оплачивать врачебные консультации и свой морфий. В музее графства Дорсет исследовательнице присвоили почётное членство, и инициативная группа геологов и палеонтологов добилась для неё хоть и небольшой, но всё же постоянной пенсии от государства — за вклад в науку.

Увы, но наслаждаться хоть таким, а всё же признанием Эннинг довелось недолго. Она умерла. В церкви, где её похоронили, позже сделали витражи, изображающие Мэри Эннинг на раскопках. Чарльз Диккенс, обожающий трагические истории, написал о ней трогательнейшую повесть. Так Эннинг, наконец, обрела славу по всей Британии.

После смерти такое было возможно даже для женщины. Британия очень любила своих мертвецов.

Фото: atlasobscura.com