Джеймс Бэрри, хирург: прославился отношением к больным и оказался женщиной. Маргарет Энн Балкли

Увиденное сулило или скандал, или деньги. Бишоп посоображала и явилась к лучшему другу покойного, доктору МакКинону, и потребовала за молчание кругленькую сумму. Шотландец не привык швыряться деньгами и тоже соображал быстро: в викторианскую эпоху слово мужчины-врача было весомее слова горничной, а скандал и пересуды не могли навредить семье покойного, поскольку все его близкие родственники давным-давно умерли. Так что МакКинон миссис Бишоп в просьбе отказал, добавив, что Бэрри был гермафродитом и славным парнем, а она не врач и не разбирается.

Бишоп попробовала тянуть деньги с других приятелей Бэрри, но все они уже были предупреждены МакКиноном и стояли на версии, что у покойного были неправильно развиты половые органы. Природный евнух, что поделать! Зато врач потрясающий. Разочарованная Бишоп пыталась пустить сплетню, но кому вообще был интересен в Британии старичок-хирург? Всё самое славное он совершил за её пределами.

Долгие годы пикантная сплетня бродила по Британии, но ничем подтвердить её обоснованность не могли. Свет на биографию Бэрри пролили исследователи второй половины двадцатого века. Житель ЮАР дю Приз, изучая биографию самого прославленного в этой стране хирурга, нашёл переписку Бэрри. Переписка сулила открытие многих тайн, например, могла подтвердить гомосексуальную ориентацию доктора и его роман с мэром Кейптауна, но... Тайна открылась дю Призу совсем другая. Настоящим именем Джеймса Бэрри было Маргарет Энн Балкли. То, что не было новостью для британцев, стало сенсацией в ЮАР. Хирург, вы женщина?!

На самом деле имя Джеймс Бэрри носил дядя Маргарет Энн, брат её матери. Был настоящий Джеймс поэтом. Родителей Маргарет Энн звали Иеремия Балкли и Мэри-Энн Бэрри; мистер Балкли был зеленщиком. Маргарет Энн растили как хорошую британскую девочку, в суровой дисциплине, неприемлемости даже самой невинной лжи и страсти к чистоте. Всё и всегда должно быть правильно — на этой установке женщин тогда держалась Британская Империя, благодаря этой установке жён британцы оставались британцами в любой части света.

Когда Маргарет Энн была подростком, её отец разорился и попал в тюрьму. Старший брат, Джон, давно был женат, жил отдельно, на его шее сидело уже несколько детишек, так что на серьёзную помощь Маргарет с матерью рассчитывать не могли. Но как-то надо было выживать? Семейный совет, устроенный Мэри-Энн и её родственниками и друзьями, подсказал выход, к которому прибегало не так уж мало ирландских девушек. Маргарет Энн должна была стать мужчиной. На время. Пока финансовые трудности не закончатся. Своё имя для мужской жизни ей отдал дядя.

Всё провернули быстро и просто. Соседям объявили, что здоровье Маргарет Энн сильно пошатнулось, и для его поправки мать и дочь едут в Шотландию. На корабль до Эдинбурга обе вошли в женских платьях. С корабля сошли тётя и племянник. Маргарет была коротко острижена и одета в мужскую одежду, благо пышными формами она никогда не отличалась, а мужская мода была очень закрытая. В таком виде она под именем Джеймса Бэрри поступила — ещё и со стипендией! — учиться на хирурга. К сожалению, дела Иеремии не пошли в гору, и после выпуска вернуться домой Бэрри всё ещё не мог. Он поступил на службу в Британскую армию. Годами Бэрри отсылал домой деньги и письма, из любого, самого отдалённого от цивилизации уголка Земли. Он был очень почтительной дочерью.

Карьера Бэрри летела в гору благодаря двум факторам. Во-первых, он был блистательным хирургом. Во-вторых, он был воспитан как хорошая британская девочка, то есть не принимал и не допускал никаких отклонений от порядка и дисциплины, не понимала сарказма, игнорировал насмешки, не участвовал в мужских игрищах на место в негласной иерархии и мог часами аргументировать свою позицию резким высоким голосом, преследуя начальство по пятам. Его невозможно было сбить с курса, когда речь касалась наведения порядка. Бэрри просто его наводил. Это было неизбежно.

Если в Англии Джеймс ещё вёл себя тихо и незаметно, то в Индии, где расслабленные военные позволяли себе нарушения режима, норм санитарии и гигиены, кое-как соблюдали суровую армейскую дисциплину — жара ужасная и змеи вокруг! — Бэрри разошёлся не на шутку. Результатом его деятельности стало не только улучшение условий содержания больных и раненых, но и повышение в должности со срочным переводом куда подальше. Бэрри оказался санитарным инспектором в Кейптауне, столице ЮАР.

Никто не знает, что случилось в Кейптауне. Разгадал ли мэр, что маленькая кудрявая головка и звонкий голосок принадлежат совсем молодой ещё девушке или сама она, когда их дружба выросла и окрепла, рассказала о своей тайне, но очень скоро город с изумлением наблюдал за тем, как мэр, который, казалось, был безупречным англичанином, вдруг начал позволять себе игривые и нежные взгляды и жесты по отношению к похожему на мальчика молодому хирургу. Оба приносили такую пользу городу, что их «баловство» им спускали с рук, но всё же, шептались за их спинами: это неприлично, ужасно неприлично. Могли бы лучше скрывать свои чувства!

Тем временем Бэрри с помощью мэра значительно улучшил состояние и работу водопроводной системы города и провёл несколько впечатляющих операций, включая первую в ЮАР операцию по кесареву сечению. Младенца даже назвали в честь доктора: Джеймс Бэрри Мунник. Бэрри также пытался ввести более прогрессивные правила в местных госпиталях и больницах. Как всегда, нажил себе кучу врагов среди чиновников и врачей, и борьба за прогресс закончилась очередным повышением с переводом куда подальше.

Увы, это означало, по видимости, разлуку с маленьким ребёнком (по крайней мере, полагают, что именно в ЮАР «Бэрри» тайно родила). Перевозить за собой младенцев доктор не мог, так что неизвестного малыша пришлось оставить отцу. Всего Бэрри прожил в ЮАР десять лет.

Почему там, в Африке, он не решился на замужество, на возвращение к женской жизни? Разве мэр не помог бы поддерживать мать Бэрри деньгами? Но, вкусив свободы — движения, выбора, рисков — вряд ли Маргарет Энн могла без содрогания думать о том, чтобы втиснуться обратно в корсет и тысячу ограничений, которыми переполнена была жизнь приличной девушки. К тому же она явно любила свою профессию. Никто не разрешил бы ей практиковать дальше в женском обличье.

За три последующих года Бэрри успел дослужиться до чина генерал-инспектора, попасть в неприятности из-за нарушения дисциплины, пережить арест и оказаться разжалованным до рядового хирурга. В те же три года вместилась работа на Маврикии, Тринидад и Тобаго, острове Святой Елены, Мальте, Корфу, в Крыму, на Ямайке и в Канаде. Поскольку количество колоний у Британии всё же было ограничено, то в 1846 году Бэрри снова очутился на Мальте. К этому времени он уже снова повышен, до начальника медицинской службы — за значительное улучшение условий проживания британских войск на островах Вест-Индии, и даже год провёл дома, у матери в гостях. Такой долгий отпуск он получил из-за жёлтой лихорадки, которую подцепил на островах Карибского моря.

На Мальте Бэрри противостоит эпидемии холеры. Через пять лет его отсылают с повышением на Корфу, исполнять обязанности заместителя генерал-инспектора по госпиталям. Ещё через шесть лет он уже опять сам — генерал-инспектор. Правда, с повышением его отослали в Канаду. Там Бэрри хорошо помнили, и солдаты встретили его с восторгом, а чиновники и врачи — со скрежетом зубовным.

Поскольку новая должность давала порядочное количество власти, то Бэрри доводит некогда брошенное в Канаде дело до конца и обеспечивает солдат качественной едой, улучшает санитарные условия в тюрьмах и лепрозориях, вводит новые правила ухода за больными — заставляет «нежничать», как считают его противники.

Несмотря на сопротивление среды, везде, где бы ни оказывался Бэрри, среди врачей у него появлялись друзья. Хватало ли им медицинской квалификации, чтобы разгадать тайну хирурга? Вероятно, во многих случаях — да. Но Бэрри был таким славным парнем, таким искусным хирургом и так здорово поджигал хвост начальству, что ни одному из друзей не пришло бы в голову подставить старину Джеймса.

Без сомнения, знал тайну Бэрри и бессменный чернокожий слуга Джон, уроженец Ямайки. Возможно, ему было всё равно, а может быть, любовь и уважение, которое умела завоевать Маргарет «Джеймс» Энн, заставляли его защищать и охранять тайну нанимательницы. В общем, если бы не болтливая миссис Бишоп и не поклонник давно почившего Бэрри дю Приз, никто бы не узнал, что простая ирландская девушка когда-то прославилась на половину мира, как замечательный хирург и борец за человеческое отношение к больным.