«Депрессия – это не насморк, она длится не неделями – годами»
Вот фотография улыбающегося человека. У него приятное лицо и ямочки на щеках. Завтра он покончит с собой, и больше никогда на его щеках не появятся ямочки. В сети появился полезный флешмоб. Люди, переживающие депрессию, открыто в этом признаются и выкладывают в сеть свои фотографии. На фотографиях — обычные люди, обычные лица, такие же как все.
Цель флешмоба показать, что хоть депрессию не видно не вооруженным глазом, но она — есть.
Мне очень близок этот флешмоб, я хочу его поддержать. Вот вам моё лицо. Лицо человека, который столкнулся с депрессией. Нет, я сама не в депрессии. И никогда не была в ней. Ни дня. Зато мой любимый человек, мой муж, в какой-то момент, который я не успела отследить, навзничь упал в депрессию, в существование которой я не верила, пока не увидела её своими глазами.
Моего мужа зовут Миша. Мы в браке более 15 лет. Он самый веселый и жизнерадостный человек из всех, кого я знала (друзья не дадут соврать). И вот этот человек вдруг просто берет — и гасит свет. Внутри. Погружается во мрак.
Депрессия — это когда человек живёт в сумерках жизни, и его все устраивает. Проблема в том, что это вам со стороны очевидно, что там темно и сыро, а он отлично видит в темноте и с каждым днем все меньше скучает по свету.
Там, где свет, больше не весело и не френдли, там даже наоборот — хмурые люди, которым что-то от тебя надо, проблемы, задачи, обязательства. А в своей болезни ты как бы в чуриках. Чур тебя не трогать.
Однажды мы с мужем смотрели фильм «Игра в прятки». Нет, он не о депрессии. Он о раздвоении личности. Там какой-то неведомый Чарли совершал страшные преступления на глазах у маленькой девочки, а её папа, пытаясь её защитить, весь фильм искал этого Чарли. В конце выяснилось, что папа и Чарли — это один и тот же человек.
То есть сначала он на глазах у ребенка кого-то убивал, потом выходил из комнаты, а через минуту вбегал в нее, хватал плачущую дочку за плечи, тряс и кричал: «Кто? Кто это сделал?»
Меня потряс тот фильм. Разве могут две противоположные личности уживаться в одном человеке? Теперь я знаю ответ. Я его видела. Могут.
Депрессия превращает одного человека в совершенно другого человека. Моего мужа зовут Миша. Но иногда он — Чарли. Нет, он, конечно, не убивает людей, кровожадно не расчленяет животных и не совершает преступлений под покровом ночи.
Единственное преступление, которое совершил Чарли — пришел и отнял у нас Мишу. Уволок его в сумерки. И держит там в заложниках. Чарли — это такой нарицательный образ человека в депрессии.
Жизнь выставляла счета и напоминала об обязательствах. Мише звонили с работы, с учебы, с ремонта. Звонила я, жена, говорила: «Купи молока». Чарли раздражался, кутался в сумерки. Ему было плевать на молоко. И на меня. И даже на себя. Чарли хотел чуриков и сумерек.
Первое время, когда ты еще не знаешь, что депрессия уже пустила в человеке свои метастазы, ты живешь как ни в чём не бывало и списываешь постоянную хандру, перманентное недовольство и вспышки агрессии на его усталость, на проблемы на работе, на коридор затмений.
Ты пытаешься взять ситуацию под контроль, таскаешь человека в театры и гости, постоянно спрашиваешь: «Да что с тобой?» Ты спрашиваешь у Миши, а Миши уже нет. Есть Чарли. Ты начинаешь подозревать, что проблема в измененном сознании человека, в том, что он... Чарли. Чарли не хочет тебе отвечать, ты его раздражаешь. Ты открываешь дверь в его сумерки, и сквозь проём сочится свет. Чарли отвечает агрессией, беспочвенной, злой, токсичной.
В конце концов, ты все поймешь. И перестанешь открывать дверь без очень уважительной причины. Вам с Чарли не о чем говорить. Да что там — эту дверь очень хочется заколотить, а потом сбежать. Далеко-далеко.
Но сбежать — это слабость. Это бросить человека в беде. Так нельзя. Надо набраться смелости и научиться видеть в темноте.
Потом войти в сумерки, найти там Мишу, протянуть ему руку, сказать: «Пойдем!» и выбежать на свет. Вдвоем. А вот потом заколотить дверь. Чтобы Чарли навсегда остался там, в своих заколоченных сумерках.
Однажды Миша лежал на диване, к нему подбежала наша маленькая дочка, стала трогать ладошками его лицо и что-то смешно лопотать на своём языке. Мой муж бы схватил ее, подбросил к потолку, зарылся бы в ее ладошки, засмеялся, защекотал, зацеловал.
А Чарли... Чарли... он просто отвернулся к стене. Вот это отличная зарисовка про депрессию. Когда к тебе рвется жизнь, а ты выбираешь стену.
Чтобы объяснить контраст между Мишей и Чарли я приведу пример. Мой муж — очень заботливый человек. Он любит через действие. Он думает обо мне наперед, и решает проблемы, которые ещё не возникли. Например, он мог приехать за мной на мероприятие, где я целый день хожу на каблуках, и привезти балетки. То есть он подумал о том, что я могу устать на каблуках, и решил эту проблему до того, как я произнесу: «Блин, ноги болят, жуть...»
Чарли, как и любой человек в депрессии, не способен замечать никого вокруг, не говоря уже о проявлении заботы. Ну, это как если вы ранены, и задача — выползти с поля боя. Вряд ли в этой ситуации вы сможете заметить еще кого-то раненого, не говоря уж о вероятности его спасения.
Мы в тот день переезжали со съёмной квартиры на новую, в которой ремонт был в разгаре. (Миша начал ремонт, а Чарли — завалил). Ну ничего: крыша над головой есть, ванная, унитаз и мультиварка тоже. Жить можно.
Был последний день. Нужно было собрать вещи, упаковать, перевезти. Дети веселились, бегали по опустевшей съемной квартире. Я паковала одежду, Чарли — микроволновку.
— Где мои баночки прозрачные? — хмуро спросил муж. — Не знаю. — Ты не выбрасывала? — Я не помню. — Что значит не помню? — заводился он. — Я сказал не трогать эти банки, мне они нужны. — Миш, что ты кричишь, я не помню, где твои банки. — Я КРИЧУ НЕ ИЗ-ЗА БАНОК, ЧЕРТ ПОБЕРИ, Я КРИЧУ ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ВСЕМ ПЛЕВАТЬ НА ТО, ЧТО ХОЧУ Я!!! — закричал Чарли и ударил кулаком в стену. После чего собрался и ушёл. Просто ушёл. Я одна в разобранной квартире. Ну, то есть с детьми... Работы — невпроворот. А уже темнеет...
И вот я с хнычущей дочкой и мужественно пытающимся помочь сыном три часа пакую вещи, потом мы делает шесть ходок вниз — вверх — пакуем вещи в машину, потом едем на новую квартиру.
Помню мы ввалились в квартиру абсолютно без сил. Катюха заснула прямо на руках, сын нес тяжелый тюк с вещами. — Ты давай ложись спать, я машину сама разгружу...
Я вхожу в комнату и вижу... И вижу Мишу. То есть Чарли. Он спит. Просто спит. Я тяжело вздыхаю, перекладываю дочку в кроватку. Мне хочется растолкать этого мудака ногами, исхлестать по щекам, трясти за плечи и орать на него также, как орал он: «ТЫ МУДАК, СЛЫШИШЬ???» Но это Чарли. И он — не слышит.
Я еще час перетаскиваю вещи. Говорю себе как мантру: «Это болезнь, это болезнь, это болезнь». Потом ложусь рядом, обнимаю мужа и говорю: «Ты молодец, что не натворил глупостей».
Выдержка уровень Бог. Я это делала для Миши. В благодарность за то, каким он БЫЛ. И для себя. Для своей совести. Я знаю, что если бы я упала в депрессию, Миша бы меня не бросил. Я теперь знаю, что любовь не спасает от депрессии. От депрессии спасает врач и таблетки.
Лично мне именно это было самым сложным — оправдывать агрессию сумерками. Мой опыт говорит, что это было ошибкой.
Агрессию не надо прощать и терпеть. Если абьюзинг — психологическое насилие — становится частью вашей жизни, то следующий шаг — насилие физическое. Этого нельзя допустить, это точка невозвращения. Пока она не случилась, нужно идти к врачу. Я всю жизнь проповедовала гипотезу, что ультиматумами ничего не добьешься. Что единственный способ получить желаемое — это любовь и нежность. Всё так. Только эта формула работает с Мишей. А с Чарли — ультиматумы, угрозы, все что угодно.
Если вы, жалея Мишу, прощаете Чарли абьюзинг, то сразу покупайте тональный крем, замазывать синяки, а лучше позаботьтесь о хорошей медицинской страховке — она вам пригодится. К сожалению, агрессия сама не иссякнет.
И пока вы прощаете крики и кулаки, разбивающие стены в сантиметре от вас, трактуя свои действия как «поддержку», на самом деле происходит попустительство болезни.
Поддержка — это спасти Чарли от самого себя. «Значит так, дорогой, орать на меня ты не будешь, ясно? Выбирай, или семья или болезнь. Если выберешь второе — то и ответственность за этот выбор — на тебе». Чарли не пустит Мишу к врачу. Ему это не выгодно. Ему выгодно оставить его в сумерках навсегда. Но.
Но Миша-то не умер. Сквозь сумерки и затмения, сквозь мрак небытия, Миша слышит детский смех. Это смеются его дети. И видит глаза женщины, которую любит. Bзмученные, заплаканные глаза. Миша пойдет к врачу. Миша очень сильный, он многое может сделать сам. Многое, но не это. Вылечиться от депрессии самому невозможно.
И Миша идет к врачу. Он знает: дорога туда выстлана не уговорами, не слезами, не ультиматумами и не опытом потерь. Только внутренним знанием: всё, вот это дно. Хочешь здесь остаться? Или всплывать? Если всплывать, то вот телефон врача. Давай руку. А дальше вы вместе идете сквозь сумерки на свет. Вот тут нужно крепче сжать руку. И всё простить. Потому что это Мишина рука...
Наверное, вот тут будет уместен хеппи-энд. Про «жили они долго и счастливо». Уверена, вы его очень ждете. Переживаете: ну, что же было дальше?Я не знаю, каким должен быть «энд», чтобы расценить его как «хеппи».
Депрессия — это трансформация. Это переход человека на новый уровень. Причем не только того, кто непосредственно борется или не борется с депрессией. Но и тех, кто рядом. Там, на новом уровне все по-другому. Там уже знают и никогда не смогут забыть про сумерки. Там можно жить вместе, только заново выбрав друг друга в партнеры.
Миша ещё сражается с Чарли. Депрессия — это не насморк, она длится не неделями — годами.
Когда он победит — а я очень в него верю и болею за него — он сможет рассказать о Чарли лучше, чем я. Если он в принципе, захочет об этом говорить. Но для того, чтобы вспоминать об этом, как о прошлом опыте, нужно окончательно выйти из этой сумеречной зоны и убедиться, что твой фонарь горит ровно и уверенно освещает твой путь, а не пугливо подрагивает на воздухе, ежеминутно грозя погаснуть.
Нужно захотеть заколотить сумерки, которые ох как не хотят быть заколоченными.
Одну мою подругу ее личный Чарли выпустил только через пять лет. И в таком cостоянии, что эти свои пять лет, потерянные в сумерках депрессии, она восстанавливала по фотографиям. Она их честно не помнила. Там же нет эмоций, впечатлений, прозрений, там есть беспросветная мгла, густая, как нефть...
С некоторых пор мой самый большой страх — упасть в депрессию. Я очень этого боюсь, потому что понимаю: от этого никто не застрахован.
У меня есть психолог, к которому я бегу при первых признаках хандры и кричу ей, тяжело дыша: «Быстрее проверь меня на признаки Чарли».
Я очень боюсь депрессии. Депрессия превращает обычного здорового человека в моток колючей проволоки с потухшими глазами. Он как бы есть, но нет... Господи, спаси и сохрани...
А пока вот вам моё лицо.
Я благодарна судьбе за этот опыт. Я очень многое поняла, находясь вот в этой турбулентности депрессии, и продолжаю получать все новые и новые инсайты.
А главное теперь я... отлично вижу в темноте.
Источник: Ольга Савельева/Фейсбук (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)