Бордель, насилие, унижение, нищета: некоролевская жизнь фрейлины Елизаветы II

Энн было семь, когда началась Вторая мировая, и их с сестрой отправили жить к двоюродным братьям Огливи в Шотландию. Застенчивая с рождения, Энн предпочитала им общество деревьев, которых обнимала, представляя, что они — ее друзья, за что становилась объектом безжалостных издевательств. Но эти мальчишеские выходки были мелочью по сравнению с жестокостью, которую проявляла к ней гувернатка Огливи — мисс Боннер. Ее «воспитание» оставило в душе Энн такие травмы, что, когда много лет спустя она получила от нее поздравительную открытку, ей стало почти физически плохо. Наученная тому, что рожденная девочкой (не наследником) в пусть и аристократической, но обедневшей семье, она должна учиться покорности, Энн терпела и хлесткие удары розгами, и обидные слова, и продолжала делать то, что ей говорили.

С деньгами в семье всегда было туго. Мать Энн — художница — открыла в Холкхеме гончарную мастерскую, которая помогала держаться на плаву. С 17 лет Энн помогала ей работой торгового представителя, развозя образцы и предлагая купить их. В этих поездках ей приходилось останавливаться в недорогих отелях для коммивояжеров, обстановка в которых часто приводила ее в шок. Она и сама была «шоком» для постояльцев, которые, узнав, что за леди стоит перед ними, от изумления открывали рот. Впрочем, этот незатейливый труд даже приносил Энн удовольствие — она чувствовала себя независимой, ответственной, а заключение сделок приносило ощущение, что ее воспринимают всерьез.

Однако вскоре об этой главе жизни пришлось забыть, когда Куки решили, что Энн пора выдавать замуж. В 1950 году она приняла участие в бале дебютанток, где произвела неизгладимое впечатление. Поразительная красавица — высокая, с густыми светлыми волосами, бледной кожей и тонкими чертами лица, в тот же сезон она была признана дебютанткой года и получила немало предложений от заинтересованных кавалеров. О них Энн вспоминает с некоторой иронией. И лишь об одном говорит серьезно — Джонни Олторп, будущий граф Спенсер, ее первая любовь и человек, который разбил ей сердце. Были свидание и влюбленность, Джонни сделал предложение, и Энн согласилась. В то время девушка жила в качестве «платного постояльца» в доме подруги Елизаветы II — леди Фермой — и совершила роковую ошибку, представив ей Джонни как своего жениха. Глаза Рут Фермой загорелись и в скором времени Олторп уже был помолвлен с ее дочерью Фрэнсис. Их брак стал катастрофой, но в результате него родились пятеро детей, одним из которых была Диана Спенсер, принцесса Уэльская.

Вопрос брака по-прежнему оставался открытым, но вскоре на горизонте появился Колин Теннант, сын и наследник чрезвычайно богатого 2-го барона Гленконнера. Высокий и «ужасно красивый», он нравился женщинам, умел быть очаровательным и остроумным. Энн и Колин обручились. Отец девушки был недоволен, так как хотел, чтобы его дочь вышла за одного из его старых товарищей по Шотландской гвардии, но тут у Энн прорезался голос. Опасения насчет брака с Теннантом были и у ее матери: Колин казался мужчиной непостоянным. Леди Кук написала принцессе Маргарет насчет жениха дочери, и та в письме успокоила её — мол, да, романов было много, но с Энн он становится другим.

Свадьба в Холкхеме была проведена в соответствии с традициями земельной аристократии. На невесте было белое платье от Нормана Хартнелла — ведущего британского модельера, владельца Королевского ордера в качестве личного дизайнера Елизаветы II. Длинная галерея была заполнена подарками, в том числе серебряной чернильницей от королевы. Арендаторы из обоих семейных поместий пировали в трех шатрах в парке, у каждого был свой свадебный торт. Принцесса Маргарет, еще пока незамужняя, тоже присутствовала на свадьбе компаньонки и именно там встретила своего будущего мужа — Тони Армстронга-Джонса, официального фотографа мероприятия.

Свадьба стала для леди Гленконнер началом той жизни, какую прожила ее мать и многие другие женщины в ее окружении, и концом всего того, о чем Энн мечтала с детства.

После торжества последовал шестимесячный тур по Европе, который начался с Парижа. Всё, что к моменту свадьбы Энн знала о сексе, — это скупые рассказы ее матери на примере лабрадоров. В те времена какие-либо отношения до брака были недопустимы для девушки высокого происхождения, а развод был позорным признанием неудач для семьи. Энн просто надеялась, что любовь сделает свое дело, и у нее с Колином все сложится.

Через несколько дней Теннант с целью «расширить кругозор» супруги привез ее в «грязный захудалый отель со странным запахом», где можно было смотреть, как другие люди занимаются сексом. «Ты безнадежна в этом, но получишь хорошие "чаевые", если будешь наблюдать за этим», — сказал он тогда. Для леди Гленконнер само ее нахождение в подобном месте было унизительным. Шокированная увиденным, она закрыла глаза и сидела очень прямо, дожидаясь окончания пытки.

До брака у Колина Гленконнера было множество романов, но он не считал своей обязанностью чему-то учить жену, не проявлял терпения или мягкости, которых она ждала. Секс с супругом постоянно заканчивался критикой и возгласами разочарования. Теннант проявлял несдержанность, часто очень сердился на Энн, и ей было просто страшно ложиться с ним в постель.

Единственный раз, когда Теннант оказался доволен, — это ночь на Гренадинах, когда Колин что-то подсыпал в коктейль жены. По словам леди Гленконнер, ее охватил страх, у нее были видения и галлюцинации, но в итоге они с мужем занялись страстным сексом. На утро супруг нахваливал ее, а Энн чувствовала себя ужасно — об этом опыте ей неприятно вспоминать до сих пор. «Как странно и как типично для Колина — вместо того, чтобы быть нежным, он решил, что может просто заставить меня делать то, что ему нравится», — с горечью вспоминает леди Гленконнер. Энн почувствовала облегчение, когда к концу медового месяца ее почти ежедневные страдания прервала утренняя тошнота...

Секс был не единственной проблемой в семье. Домашняя жизнь тоже скоро превратилась в ад, когда «веселый и привлекательный» Теннант вдруг впадал в ярость без какой-либо объективной причины. Леди Гленконнер научилась «сидеть тихо как кролик», пережидая очередной приступ мужа. «Я была поражена, обнаружив, что меня обвиняют во всем, что пошло не так, или во всем, что, по его мнению, пошло не так. Мне пришлось очень быстро научиться справляться с его внезапными требованиями, разряжать сложные ситуации и быстро устранять любой ущерб, причиненный его поведением. Триггером для глобального кризиса могло быть что угодно. Он мгновенно выходил из себя и у меня было очень мало времени, чтобы исправить все, против чего он возражал. Я научилась сохранять спокойствие, быть бдительной и выдерживать штормы», — пишет Энн.

Лишь однажды она обратилась за помощью к матери, но та сказала ей, что домой не примет. «Возвращайся немедленно. Ты вышла за него замуж!» — разгневалась леди Кук. И дело было не в жестокости и не в нежелании помочь дочери — просто так жили все, не вынося проблемы с мужем на всеобщее обозрение, и ее мать, и все поколения до нее.

С первых дней брака леди Гленконнер чувствовала, каким тяжелым грузом он стал для нее. Ей казалось, что часть ее медленно умирает. Никто не заботился о ее чувствах, никто не лелеял ее и не берег, как она того ожидала. Большую часть времени Колин шокировал и оскорблял других людей, а Энн приходилось разбираться с последствиями его действий. Иногда ей казалось, что ее единственная роль в браке — буфер между Теннантом и всеми остальными.

Ничто и никто не удовлетворяли Колина надолго. Вскоре после того как в семье родился первенец — Чарльз, лорд Теннант отдал немыслимые деньги за конюшню в лондонском районе Найтсбридж, не посоветовавшись с Энн. Он не мог подолгу оставаться на одном месте, и семье приходилось часто переезжать — иногда Энн узнавала о том, что дом продан за пару недель до того времени, как нужно было съезжать.

Колин то и дело отправлялся с семьей в путешествия, и Энн приходилось тащить его багаж как «вьючной лошади», так как Теннант говорил, что недостаточно силен для этого. В аэропортах часто было ужасно неловко — Энн семенила за мужем, нагруженная чемоданами, напротив огромных очередей пассажиров, ожидающих регистрации, и слушала приказы: «Энн, давай, ставь это сюда», «Не отставай! Не отставай!» Колин был ужасно нетерпелив, и его потребности всегда были приоритетом.

Мужья из высшего общества, если только им позволяло финансовое положение, были в большинстве своем неверны женам. По большей части те просто мирились с этим и не поднимали шума. Некоторые принимали собственные меры. Энн была в их числе. Через десять лет брака леди Гленконнер, устав от бесконечных измен мужа, завела отношения с женатым мужчиной. «Меня учили думать о разводе как о чем-то невозможном, но я очень нуждалась в доброте и заботе, и это решение во многом изменило меня к лучшему», — пишет Энн.

Роман длился 34 года до смерти ее возлюбленного. Иногда это был всего лишь обед, иногда — редкие «волшебные выходные» вместе, если обоим удавалось сбежать из дома. «Только с ним я поняла, каким потрясающим может быть секс и чего мне действительно не хватало... Я обнаружила, что для отличного секса достаточно двоих, но я всегда была лишь с тем, кто думал только о своих желаниях. Теперь мне не нужно было винить себя за трудности», — вспоминает леди Гленконнер.

Жена ее друга знала обо всем и была добра к Энн. Не было и речи о том, чтобы оставить семьи, но были договоренности, и всех устраивала возможность иметь «собственную» жизнь за порогами дома. Обо всем знал и Колин. Он был недоволен (в те промежутки, когда в его жизни не присутствовала другая женщина): он был таким красивым и совершенным, как, чёрт возьми, она могла хотеть быть с кем-то еще? Впрочем, с этой «дружбой» он ничего поделать не мог, так как сам изменял Энн чуть ли не с первых дней их совместной жизни и даже не пытался этого скрывать. Одни отношения были особенно долгими. И хотя Колин не рассказывал о них Энн, она сразу все поняла, когда увидела его с другой женщиной на вечеринке. Соперница была настойчивой и просила Колина развестись и жениться на ней, но у лорда Теннанта не было планов порочить свою репутацию разводом. Пока Энн могла терпеть его внебрачные связи без слез и истерик и оставалась сдержанной, он сохранял для окружающих видимость счастливого брака.

В конце 1960-х Колин, чувствуя себя очень модным, обратился «к своему психиатру» — тогда только начала развиваться ниша частной психологической помощи, которая затем выросла в глобальную высокооплачиваемую индустрию. Но оказалось, терапия мало что могла изменить в нем. Весь сеанс Колин пролежал «в яростном молчании», считая это личным триумфом над врачом-«мозгокопальщиком». Позже, по совету семейного врача, к психотерапевту обратилась и сама Энн. В течение года она получала помощь и много говорила о Колине и в итоге пришла к выводу, что ему уже ничем нельзя помочь. Все, что сделало его таким, произошло еще в детстве, так что у Энн не было ни малейшего шанса его изменить.

После рождения брата Колина его мать — Памела — слегла в постель и отказывалась выходить из своей комнаты. Отец кричал на нее через закрытую дверь, а затем ушел из семьи, когда Колину было девять. Мужчина никогда не был ласков с сыновьями, а после развода и вовсе перестал общаться с ними. Став отцом, Колин и сам не понимал, как ему вести себя с детьми, и отстранялся, когда маленькие Чарли и Генри пытались его обнять.

Долгие годы чета Теннантов оставалась в тени, но после импульсивной покупки лордом Гленконнером «захудалого необитаемого острова» Мюстик в Карибском море, вдруг стала знаменитой. На самом деле остров был не совсем необитаемым. Здесь было небольшое поселение — несколько хижин без электричества и канализации с местными жителями, зарабатывающими на жизнь рыбной ловлей и продажей хлопка. Теннант вложил в Мюстик уйму денег и превратил его в целое поместье, провел дренажную систему и электричество, посадил деревья, наладил торговлю и организовал пенсии для островитян. Когда хлопковый бизнес пришел в упадок, Теннант нанял архитектора Оливера Мессела, который построил на острове несколько роскошных домов для арендаторов в стиле, описанном как «карибский палладиан». Соседкой Теннанта стала и принцесса Маргарет, которой лорд и леди Гленконнер подарили землю на острове в качестве свадебного подарка. После развода младшая сестра королевы стала появляться здесь гораздо чаще.

Теннант создал уникальный проект для деловой элиты, аристократов и знаменитостей. Здесь проводились впечатляющие, роскошные вечеринки, куда можно было попасть только по приглашению. Золотой бал по случаю пятидесятилетия Колина Теннанта в 1976 году длился неделю, все расходы гостей именинник взял на себя. Кульминацией празднества стало появление на пляже группы местных молодых мужчины, одетых лишь в «стратегически расставленные по телу половинки кокосов» и с ног до головы окрашенных золотой краской. Они несли носилки, из которых вышла Бьянка Джаггер.

А в это время дома у Гленконнера, который, казалось, упивался популярностью и жизнью в своем раю, дела шли не очень хорошо. К моменту покупки Мюстик у Колин и Энн уже было пятеро детей: Чарльз, Генри, Кристофер и близнецы Мэй и Эми. Отцу было трудно находиться с ними в доме даже во время нечастых визитов, проявлять нежность и терпение, и вскоре все наследники Колина были отправлены в школу-интернат, что разбило сердце и детям, и их матери. У старшего сына, Чарльза, в школе начали проявляться признаки психического расстройства, появились странные фантазии и навязчивые ритуалы. Родители же решили игнорировать их в надежде, что он их «просто перерастет». В конце концов, он был старшим наследником баронства Гленконнер и семейного поместья в Шотландии. Они считали, что этого достаточно, чтобы гарантировать его будущее. Однако психическое здоровье мальчика продолжало ухудшаться. Он приобрел зависимость от запрещенных препаратов и в конечном итоге был лишен наследства. Со временем ему удалось избавиться от тяжелых наркотиков, но в возрасте 39 лет Чарльз Теннант умер от последствий гепатита.

Его брата Генри тоже ждала печальная судьба — он заразился ВИЧ и ушел из жизни молодым мужчиной. Третий сын Теннантов — Кристофер — попал в аварию в Белизе. Домой его доставили в коме, и его матери сказали, что он никогда не сможет оправиться от последствий. Леди Гленконнер посоветовали забыть о Кристофере и оставить его на попечение сестер милосердия, но она отказалась и пыталась вывести его из коматозного состояния с помощью тканей с разной текстурой, щеток и ароматов. Энн часами сидела и разговаривала с сыном, гладила его рукой, пока наконец он не открыл глаза.

Материнские заботы Энн совмещала со службой принцессе Маргарет, с которой за годы общения сроднилась. Когда через два года не стало и ее, Энн на некоторое время совсем потеряла точки опоры. Мужа она почти не видела — после богемной жизни на Мюстик он перебрался в Сент-Люсию, где сблизился с местным жителем Кентом, который стал его другом, протеже и личным помощником. С Энн они виделись крайне редко. Их единственный за долгие годы поход в оперу закончился скандалом. Уже немолодой Теннант на весь зал вдруг протяжно завыл: «Я хочууууу, чтобы Кент был здесь». Энн на глазах у ошеломленной публики пришлось сорвать плед с его колен и накинуть ему на голову как попугаю, чтобы он наконец затих.

Летом 2010 года Энн снова навестила мужа в Сент-Люсии. Он был болен раком, и эта встреча для них стала последней. Через три дня после визита леди Гленконнер, лорд Теннант умер. «А все было не так уж и плохо, не так ли?» — это были последние слова, которые Энн услышала от мужа.

Энн снова вылетела в Сент-Люсию, чтобы организовать супругу достойные похороны. Завещание мужа повергло её в шок: лорд Теннант оставил все движимое и недвижимое имущество Кенту, лишив и ее, и детей наследства. Вечером после оглашения завещания Энн сидела на пляже. Глядя на волны, она вспоминала полвека своей супружеской жизни и думала: «После всего, через что я прошла, — это. Он снова унизил меня». Она кричала, и кричала, и кричала в кромешную тьму.

Потребовалась почти семь лет, чтобы добиться через суды возвращения половины наследства ее внуку. Сама Энн вернулась домой и живет в коттедже родового поместья в Холкхэм, который купила у отца по «льготной цене» в первые дни своего замужества. Когда лорд Кук умер в 1976 году, Хоклхэм-Холл перешел к другой ветви семьи, что, как знала Энн, было неизбежно. Энн Гленконнер, столько лет жившая в разных домах, оказалась владелицей лишь одного — того, который сама купила у своих родителей. Место, где она провела свое детство, для нее недоступно. Лишь иногда она посещает родительский дом с туристическими группами. Она стоит у подножия парадной лестницы, смотрит на площадку, куда вышла подышать воздухом на своем первом балу, прогуливается по коридорам, где она и принцесса Маргарет когда-то катались на детских мотодельтапланах и вслушивается в этот беззаботный смех из своих воспоминаний.

Источник