Двери. Рассказ Ирины Седовой

Костик и Леночка оглянулись, поискали глазами окно своей квартиры и помахали. В лица сразу же ударил колючий снег, и они быстрее зашагали, держась вдвоём за верёвку одних санок. За новостройками начинались холмы, хотя со стороны района они выглядели скорее оврагами. Парковая территория была обнесена забором. Дверь калитки открывала проход всем желающим, но до неё надо было пройти метров сто.

«Обходить не хочется, давай перелезем?» – Костик кивнул на зелёные металлические прутья выше детского роста, но перепонка, на которую можно было закинуть ногу, была вполне досягаема. Он подкинул санки вверх, и они благополучно приземлились по ту сторону забора. Сам он легко перелез вслед за ними, а вот сестре пришлось помучаться. Руки в мутоновой шубке поднимались с трудом, зацепиться ногой в валенке за перекладину было невозможно. Леночка еле-еле залезла на неё, побоялась пару секунд, закрыла глаза и прыгнула. Послышался треск, в подмышках стало больно. Что-то удержало её в воздухе, и, судя по лицу брата, это был совсем не милиционер.

Подол короткой шубки зацепился за верхний край забора, от резкого рывка все пуговицы оторвались. Костик попытался снять зацепившуюся шубку, но сил не хватало, чтобы приподнять её вместе с Леночкой. Высвободить руки из рукавов Лена тоже не смогла. Картина получалось глупая. Леночка висела на заборе, как театральная кукла, и чувствовала, что свитер предательски ползёт вверх, открывая холоду голый над рейтузами живот. «И почему мы не пошли через калитку?» – жалобно спросила она. Наконец сердобольные прохожие отцепили шубу, и Леночка рухнула на снег.

Народу на горке оказалось не слишком много, но склон был уже прилично накатан полозьями и картонками. Первый раз поехали вдвоём. Потом съезжали по очереди до тех пор, пока на шерстяных рейтузах не повисли ледяные колтуны. Когда начало смеркаться, вспомнили, что мама просила вернуться до темноты. Решили напоследок съехать с ещё одной горки, где совсем никого не было.

Склон оказался крутым и покрытым кочками. Детей резко подкинуло вверх. Санки, выскочив из-под седоков, полетели вниз в тёмный от бурелома овраг. Леночка приземлилась на снег первая, через секунду лицо Костика врезалось в её затылок. Он прижал заснеженную перчатку к лицу и завыл. Его ушанка отлетела в сторону, и теперь на открытом лбу вспухала похожая на проклятую кочку шишка.

Когда Леночка и Костик вышли к домам, в окнах уже зажигался свет. Шторы и люстры повесить ещё никто не успел, и снаружи особенно бросалось в глаза, что везде повторялась одна и та же планировка с одинаковыми обоями. До дома дошли молча и быстро. Грузовиков на месте уже не было, и даже следов колёс не осталось под свежим снегом.

В окне на третьем этаже было темно. Костик вздохнул, предвкушая реакцию родителей на отсутствие санок и пуговиц, на синяки и шишки, и дёрнул дверь подъезда. В глубине его мигала одна тусклая лампочка. Вдоль стен стояли заляпанные краской стремянки, вёдра, банки... От неожиданности дети замерли. Не было слышно ни лифтов, ни голосов, ни музыки, ни скрипов передвигаемой мебели, ни тявканья собак, ничего.

Первым очнулся Костик. – Кажется, мы ошиблись подъездом. – Но ты же посмотрел в окно! Оно же было наше? Дети вышли из подъезда, подняли глаза: свет не горел ни в одном из окон подъезда. И в соседнем подъезде тоже. – Это вообще не наш дом. В этом ещё никто не живёт, – догадался Костик. Леночка испугалась. Горка забрала все силы, мороз, воспользовавшись отсутствием пуговиц, проник под свитер, хотелось есть и спать.

– Так. Давай вспомним. Мы ведь из дома пришли не к калитке, а немного правее, там, где перелезали. А обратно от калитки пошли напрямую, значит, наш дом остался где-то слева. Пошли, не хнычь, – Костик старался выглядеть спокойным и мужественным.

Одинаковых домов оказалось много. И всё не те: то ни одно окно не горит, то крыльцо не такое, то дверь. Наконец дошли до корпуса, который подходил по всем параметрам. На дороге снег был изъезжен и затоптан, виднелись отпечатки мебельных ножек. На радостях вбежали в подъезд и понеслись по лестнице. Влетели на этаж, стали стучать в самую правую дверь.

– У нас на ужин куриный бульон, – Леночка уверенно втянула носом воздух.
– И пирожки! – Костик закрыл глаза и заулыбался, несмотря на то, что любое движение на лице причиняло боль. Дверной замок защёлкал, и в светлом проёме появилась незнакомая женщина. Дети собирались сказать что-то приветственное и жалобное одновременно, но осеклись.

– Вы к кому, ребята? – спросила женщина, и где-то у неё за спиной засвистел чайник. – Зайдите, подождите секундочку. С ужасом в глазах Костик и Леночка зашли внутрь. Линолеум знакомый, обои знакомые, две двери в комнаты – точь-в-точь как и были. Но ни вешалки в прихожей, ни серого пальто на ней дети не узнали. Да и запах был какой-то чужой.

– А где мама с папой? – спросила Леночка у гостьи, не решившись начать раздеваться. Женщина посмотрела странно. Только теперь Лена заметила, что та была в домашнем халате, а между пальцев сжимала сигарету.
– Папа курить в квартире не разрешает, – растерянно сказала Леночка и оглянулась на брата.
– Вы из какой квартиры вообще? С какого этажа? – женщина выдохнула дым, включила дополнительный свет и ахнула.

Оглядела Леночку: вытянутые коленки рейтуз, полушубок с оборванными петлями, сбившийся на шее шарф, под подбородком колючий узелок от шапки. Оглядела Костика: на лбу ссадина, под глазом огромный фингал. Губы отчаянно сжаты. – Третий этаж, квартира восемь, – огрызнулся Костик. – А это – четвёртый, квартира двенадцать. Давайте-ка я вас провожу. Женщина не стала даже запирать дверь и вышла прямо в халате и тапочках.
– Вы откуда такие потрёпанные? – спросила она, затушив сигарету о дверцу мусоропровода.
– С холмов, – ответила Леночка.
– С оврагов, – ответил Костик.

На третьем этаже были точно такие же двери и так же пахло едой. Женщина нажала звонок справа. Было слышно, что два голоса с той стороны одновременно заговорили, потом дверь дёрнулась так нервно, что даже хлопнула по стене прихожей. Увидев на пороге маму с папой, Леночка вздохнула, а Костик опустил лицо.
– Ваши катальщики? – спросила женщина. – Этажом ошиблись.

Леночка стянула надоевшие шапку, шубку и валенки, прошла в детскую и легла на матрас, расстеленный возле радиатора. Глаза тут же закрылись, и где-то вдалеке, на самой верхушке заснеженного холма, всхлипывал мамин голос, нервничал папин, оправдывался голос Костика.

Проснулась Леночка от звона посуды. В соседней комнате папа собирал с пола осколки тарелки прямо руками, потому что веника в новой квартире ещё не было. «На счастье», – сказал он, увидев Леночку. На табуретках лежала снятая с петель дверь родительской комнаты. А на ней – вся роскошь новогоднего набора: мандарины, конфеты, шпроты. Мама и Костик несли с кухни кастрюли и сковородки с чем-то горячим. «Всё-таки электрическая плита совсем не то, что газовая, – сказала мама. Заметив Леночку, потрогала её лоб тёплой рукой. – Ты не заболела? Вовремя проснулась, пора за стол».

Ключи от новой квартиры были получены за три дня до Нового года, поэтому перевезти успели всего ничего. Матрасы, подушки, табуретки. Вместо холодильника был балкон. Телевизор стоял на полу, вполголоса показывая нарезку из музыкальных фильмов. Ёлку с антресолей старой квартиры не забрали, вместо неё на столе стояла ветка живой сосны, обмотанная мишурой. На карниз успели прицепи дождик, и теперь он блестел и шуршал каждый раз, когда за окном поднимался ветер.

Сели за стол. Телевизор сделали погромче, чтобы не пропустить бой курантов. Открыли шампанское и «Буратино». А когда на экране появилась заставка «Голубого огонька», голос Олега Ефремова сказал: «Мы столпились у двери со скромной надписью: "Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год". Время её открывает, а жизнь говорит: "Войдите..." И вот только тогда Костик позволил себе заплакать.