«Заберите этого мальчика. Сдайте его в поликлинику» Записки школьного психолога
[RICH_HTML type=imageset][/RICH_HTML]
Виталий Сонькин, психолог, психотерапевт, гештальт-терапевт
С чем сталкивается школьный психолог
Когда я начинал психологическую практику, психологи уже показали свою эффективность в работе с детьми, и сводить ребенка «продиагностировать» уже не считалось зазорным. В школах тогда появились специалисты, к которым родители и педагоги начали прислушиваться. Тогда и я начинал с работы с детьми: сперва в школе для одаренных детей, потом в детском психологическом центре. Мы делали разные проекты для родителей и педагогов, для детей способных и отстающих, сирот и с нарушениями поведения, консультировали, пробовали разные методики — от компьютерных до песочной и арт-терапии. Вот несколько наблюдений за школьной жизнью.
Готовность к школе
Есть такое словосочетание — готовность к школе. Как именно к ней нужно быть готовым, неизвестно, но мнение есть у каждого.
Вы уже попробовали? Для взрослого это плевое дело, а малыш до 7 лет на это физически не способен — голова пропорционально огромная, а руки коротки. В 6 лет я только и делал, что тянулся до уха, чтобы получить путевку во взрослую жизнь и октябрятский значок в придачу.
Я психолог и пользуюсь совершенно другими методами. Конечно, есть формальные вещи: проверить внимание и утомляемость, способность составить рассказ по картинкам, нарисовать, прочитать, еще что-то, но мой любимый вопрос ребенку: зачем люди ходят в школу?
«Как зачем? Надо же ходить!» «И все-таки, зачем?» «Чтобы быть умным», — будущий первоклашка пытается найти «правильный» ответ.
«А зачем умным быть?»
«Чтобы не смеялись другие», — и тут становится понятно, как его мотивируют к учебе дома.
«А зачем нужно, чтобы не смеялись?»
«Чтобы... не знаю. Потому что обидно, когда смеются!»
«И все-таки, для чего нужно, чтобы не смеялись?»
«Для того, чтобы брали играть вместе...»
«А для чего нужно, чтобы брали играть?»
«Чтоб скучно не было», — выпаливает малыш, и тут видно, что в школу он собирается не учиться.
«А зачем человеку нужно не скучать?»
«Чтобы не грустить. А то, что он будет делать».
Этому юному человеку в школе может быть весело, а вот с уроками придется помучиться — похоже, что быть одному, самостоятельно выполнять задания для него непривычно.
Чаще всего дети рассказывают в таком диалоге о страхах родителей: «Чтобы не стать бомжом», «Чтобы в хороший институт пойти и на работу устроиться».
Но иногда говорят о собственных мечтах: «Да я, когда вырасту, хочу поехать в экспедицию, чтобы искать пропавшие города!» «Чтобы стать умным и помогать всем, кто в этом нуждается, зарабатывать и раздавать деньги бедным», — да, бывает и такое.
Вообще, похоже, что готовность к школе с каждым годом уменьшается. Конечно, не физиологически — руки не укорачиваются. Подростки уже неплохо знают, где добыть нужную им информацию, и школа иногда мешает, а не помогает в этом. Но главная сложность в школе (и главное ее достоинство) — это то, что приходится общаться с толпой и адаптироваться в большом социальном мире.
Толпа в школе
Вообще, в школе очень много людей. Разных. Приятных и не очень, интересных и зануд, общительных и нелюдимых. Как они все вместе уживаются — загадка, теоретически это невозможно. Есть среди них те, кому особенно трудно: у кого шило в одном месте — их теперь принято называть гиперактивными. И те, кто правила этой толпы вообще не понимает и живет «на своей волне», — тогда говорят про синдром Аспергера. Толпа таких сторонится и не любит, и часто пытается вытравить. Посудите сами: все за партами, а он — под партой. Все выполняют задания, а он дерзит учителю.
Мне приходилось видеть разные способы с этим справляться. Я знал мальчика, которого учительница запирала на перемене в классе, чтобы он не бегал по коридору и ни к кому не приставал. Несколько раз участвовал в ситуациях, когда родители писали коллективное письмо: заберите этого мальчика, сдайте его в поликлинику, на опыты (как говорил кот Матроскин).
И даже видел одного завуча, которая думала, что она следователь: она собрала на ребенка огромную папку-досье, в которой хранились свидетельства всех произнесенных им ругательств, всех драк с его участием, характеристики от педагогов, показания «потерпевших» и даже, в качестве вещдока, ножницы, которыми он угрожал кому-то из одноклассников, и прочий компромат.
Приходилось встречаться и с другой стороной: с детьми, которые боятся ходить в школу из-за угроз, и с перенесшими травлю взрослыми, которые продолжают по привычке опасаться любых непроверенных компаний. Как-то ко мне на прием привели девочку, которою только что душил одноклассник. Ее било мелкой дрожью, трясло, и она не могла выговорить ни слова, захлебываясь прерывистым дыханием. Растерянные педагоги не знали, как успокоить ребенка, пытались утешить ее — это явно не помогало. Я стал вырывать листки из тетрадки и давать ей, чтобы она их мяла. Она тут же с остервенением стала это делать, а потом и бросать получавшиеся комки. Минут через пять такого отреагирования девочка немного расслабилась и смогла говорить, рассказать, что с ней случилось.
Это были пятиклассники, которые, как все в этом возрасте, были уверены, что они не очень дружные. Мы проводили с ними игру с творческими заданиями. В классе был мальчик «на своей волне». В общей стенгазете он нарисовал черную кошку. Она была не вполне в тему, но у него была заготовлена история про суеверия и его отношение к ним, которой он хотел поделиться со всеми. Ребята специально предоставили ему слово, зная, что ему это важно, спокойно его выслушали, потом тактично остановили, когда он выбрал допустимое время. В этом классе все знали про особенности этого мальчика и относились к нему с пониманием и уважением и поэтому всем было комфортно. Это было удивительно трогательно, и так наглядно видно, какие плоды может принести колоссальная работа педагогов и родителей, создавших в этом классе атмосферу достоинства.
Двоечки
У меня было две бабушки: одна говорила, что пятерки должны быть нормой, поэтому за них и хвалить не обязательно, а вот тройки и двойки совершенно неприемлемы. Другая утверждала, что лучшая оценка — тройка, ведь это значит, что ты не перетрудился, а необходимый минимум сделал. Эти две разные установки порождали во мне некоторую внутреннюю свободу.
Как-то я придумал простое упражнение, которое показывает силу оценки. Каждый из вас может вспомнить и прочитать наизусть какое-нибудь стихотворение или хотя бы четверостишие. И многие даже могут получить от этого удовольствие. Но все изменится, если нужно это сделать на оценку — только представьте! А еще сильнее, если таких чтецов несколько, и возникает рейтинг оценок: кто-то прочитал лучше, а кто-то хуже всех.
А дети находятся в такой ситуации постоянно. Причем труднее всего тем, кто с краю — самым лучшим и самым худшим. И те, и другие оказываются в плену ожиданий, у них меньше возможностей для маневра, они ощущают на себе гнет общественного мнения: «ты должен всегда быть молодцом» или «у тебя все равно ничего не выйдет».
Но не менее трудно родителям. Их же немедленно пробирает стыд, когда их родные дети неуспешны. Знаете, почему с чужими детьми заниматься и делать уроки гораздо проще? Потому что выносить, когда родное дитятко плохо соображает, невозможно для ранимого родительского эго. А чужой — пусть себе не соображает на здоровье! Тем не менее, оценки важны как инструмент обратной связи. Но важно и то, как родитель на них реагирует: умножает их значимость, хваля и ругая; или обесценивает и игнорирует; или обращает внимание и видит в них сигнал: с чем ребенок справляется, а в чем ему нужна помощь.